Шутинг в Керчи. Естественная реакция — как можно скорее найти причину, назначить ответственных, и принять меры, чтобы не повторилось. Так уж устроена человеческая психика — невозможно существовать в неопределённости, невозможно принять ответы типа «Неизвестно, почему» и «Неизвестно, как избежать». Мы хотим быстрый, чёткий и конкретный ответ — и пусть даже он будет абсолютно неверным, но для человеческого разума ошибочная уверенность предпочтительнее точно определённой неизвестности.
Я сейчас скажу невесёлые вещи. Я объясню, почему события в Керчи — нормальное явление для сегодняшнего дня. И почему тут что-то изменить стратегически невозможно, а повторение этого — неизбежно.
Дело в том, что «школьная стрельба» — прямое следствие самого устройства нашего современного мира.
1. Природа человека
Воспитание и общество имеют огромное влияние на человека. Нормы поведения, типы реакций, правила. Огромное — но не абсолютное. Мечта советской педагогики о воспитании нового типа человека оказалась утопией — кровавый кошмар девяностых устроили люди, воспитанные на гуманнейших советских мультиках, правильных фильмах и «Пионерской зорьке». Вывод из этого всего один: общественные нормы определяют статистическую картину, условно говоря — «как часто в этом городе убивают». Но они никогда не исключают саму возможность появления убийц.
Человек — слишком замысловато устроенное существо и всегда будут появляться те, кто хочет странного, опасного или кровавого. В «благословенных семидесятых» в моём родном тихом провинциальном городке молодые люди из приличных семей поймали девушку, изнасиловали и сожгли на Вечном Огне.
Поэтому постулат первый —
мы никак не можем исключить появления тех, кто захочет устроить бойню. Или того, что обычный вроде человек в какой-то момент вдруг схватится за нож, топор, штурмовую винтовку.
2. Община, урбанизация, контроль
Контроль за индивидом. Очевидное недоумение, уже многократно высказанная: как же так вышло, почему не увидели опасного злодея? Куда смотрели родители, педагоги, друзья и соседи по лестничной клетке? Кого надо наказать за то, что недоглядел? Кому вменить в обязанность?
В архаичном обществе, которому, к слову, наследовал Советский Союз, важную роль в контроле людей играла община. Она была в курсе всего, она осуществляла моральное давление на индивида. Советская идея коллективизма во многом пыталась воспроизвести общинные механизмы. И эти времена вспоминают сейчас как благословенные — мол, не было такой обособленности, и соседи друг с другом общались, и участковые работали.
Но ни в дореволюционной России, ни в советской, общественный контроль не был абсолютным. И криминальные элементы, и психически неуравновешенные личности, всегда как-то появлялись и просачивались.
Однако мы давно уже ушли от общинной модели. Советский коллективизм выродился где-то к началу семидесятых, оставив по себе массу трескучих лозунгов, прикрывающих вполне себе индивидуалистическое индустриальное общество.
Сегодняшняя реальность — это мир городов, мир индивидов. Мир свободного выбора — быть «с друзьями» или жить в своём отдельном коконе. Сегодня никто не скажет, что Пётр странный и опасный человек, потому что никогда не тусит в компаниях. Да таких Петров вокруг — каждый пятый! Это — современная реальность. Свобода выбирать между обществом и своим закрытым мирком. Но даже если некто «ходит на тусовки и со всеми общается», это совершенно не означает, что мы вообще что-то о нём понимаем. О том, что происходило в его голове, мы узнаем только потом, когда рванёт.
«Хорошо, пусть не друзья, но ведь есть же психологи! Куда они смотрели!?» Такое, как правило, говорят люди, не понимающие самой логики психологической помощи. Психолог — это человек, помогающий, когда к нему _приходят_за_помощью_. Будущий стрелок не придёт к психологу с этим. И, скорее всего, не примет _навязываемой_ помощи. А «выявлять нестабильные элементы» — это уже не психолог, это какой-то «офицер по психическому здоровью». Невозможно такое в нынешней общественной модели. И я ещё не говорю про квалификацию штатных психологов, которой на работу с обычными-то проблемами часто не хватает.
«А полиция? А продавцы в магазине? Ведь если человек покупает оружие и патроны — это же неспроста!!!» И снова упираемся в общественную модель. Презумпция невиновности как раз и подразумевает, что если ты легально купил динамит, автомат, бронежилет и ножик, это ещё не делает тебя преступником. Чтобы было иначе — надо либо всё запретить, чтобы любое движение было противозаконным, либо считать каждого гражданина потенциальным преступником. Ни то ни другое в существующей общественной модели невозможно.
Поэтому постулат второй —
сегодня нет никаких возможностей или инструментов для того, чтобы предотвратить шутинг «в зародыше». Максимум того, что реально возможно — усиление локальных средств защиты. В Америке, например, на полном серьёзе тестировали бронированные ранцы для школьников.
3. Медиареальность
Жизнь современного общества сместилась из окружающей реальности в реальность медийную. Мы соотносим себя с ней, мы берём оттуда ролевые модели. Иногда говорят про «подражание». Нет, в большинстве случаев это неправильное слово. Подражать — значит выдавать себя за другого. Делать то, что тебе не свойственно, но понравилось, как выглядит. Чаще же правильнее говорить о «вдохновении». О ситуации, когда чужая история вызвала отклик и понимание — «я такой же!» В чём тут разница? В том, что «подражать» можно только до определённого момента. Косплееры с удовольствием ходят в своих костюмах и позируют на камеру, но не пытаются сделать судьбу персонажа своей судьбой. Но если ты понял, что это не игра, что ты — такой же, то ты пойдёшь до конца. Ты сделаешь так же, как и тот парень. Потому что понял, что его история — это твоя история.
Поэтому третья часть проблемы шутингов — это информационное пространство.
Все шутинги, в первую очередь — медиапродукт. Не только результат действий стрелка, но и всей огромной работы медиа по освещению и рефлексии над этим событием. Это легко понять, если задуматься — почему стрельба происходит по одному и тому же сценарию?
Вот у нас недовольный жизнью молодой человек, желающий унести в могилу ещё кого-то. Почему он идёт в свою школу/колледж? Почему не пойти в торговый центр или кафе? Потому что хочет отомстить конкретным людям? Помилуйте. Всегда были те, кто убивает из обиды, из мести. И они всегда действуют _по разному_. Где подкараулили, там и убили. Конкретного человека. Или даже нескольких людей.
А особенность шутинга — неизбирательная пальба в учебном заведении. Между жертвами и убийцами нет прямой связи «вы меня мучали, я пришёл мстить». Может, среди убитых и будет кто-то, с кем были счёты. Но все остальные? Однако снова и снова — школа, колледж, кампус университета. Почему?
Ответ довольно прост. Медиареальность. Когда случился первый шутинг — это было непонятное и пугающее явление без названия. Но усилиями медиа — добросовестными, безо всякого злонамерения — был сформирован КАНОН. Шутинг — это не просто убийство. Это особое убийство, отличающееся от других.
Почему стрелки не идут убивать в торговый центр? Потому что убивать в торговый центр идут террористы. Террористы — это убийцы, ненавидимые всеми. И в медиа-каноне, который мы все поддерживаем, это, в общем-то, не люди. А «чужие», белковые формы жизни, желающие нам смерти. Ну а мы — им. Если «террорист обезврежен», то наша победа, если он успел дел наворотить — ну да, проиграли. А их тонкие душевные метания нас не интересуют.
Поэтому если устроить пальбу в кафе — это будет автоматическая заявка на клеймо террориста и безвестность.
А вот если прийти в свою школу и начать стрелять налево и направо — то это не просто убийство. Это заявление. Манифест. Медиареальность проводит эту границу. В нашей медиареальности школьный стрелок — фигура сложная, трагическая. «Ребёнок, убивший других детей». Про тонкую душевную организацию террористов из торгового центра не узнает никто, а в подробностях жизни школьного стрелка будут долго разбираться и простые люди, и эксперты. Как жил, о чём думал, как решился пересечь эту черту, что хотел этим сказать…
Именно поэтому шутинги происходят в школах, а не в кафе. Медиареальность задаёт рамки. И каждый новый случай только укрепляет их. Личность стрелка оказывается в фокусе внимания, мы в подробностях узнаём детали его серой жизни. И обязательно увидим в подробностях — как входил, как заряжал, как стрелял в упор. Керченского стрелка уже показали, с непременными комментариями: «Вот он перезаряжает ружьё, оооо, на это невозможно смотреть…»
Постулат третий.
Современное медиапространство указывает направление и формат для выхода деструктивной энергии. Именно медиа (во всех своих вариациях, и СМИ и соцсети) подпитывают эту историю, «вдохновляют» на шутинг. Но медиа и вообще свободная информация — основа современного мира. Краеугольный камень. Они не могут измениться. В условиях медиаконкуренции внутренняя цензура работает очень слабо. Вы не можете игнорировать стрельбу, если все другие про неё напишут. Вы просто потеряете читателей. И вы не можете назвать школьного стрелка террористом, подлежащим немедленному забвению, в то время как другие медиа пытаются «понять его мотивы».
4. Итог
— Потенциальные убийцы будут всегда;
— Никакие существующие средства контроля не могут гарантировать вскрытие подготовки, если только сам стрелок не будет беспечно разбрасывать вокруг себя прямые улики и явные намёки;
— Правила жизни информационного пространства не изменятся, и снова и снова будут рассказывать всё новые подробности о каждой трагедии, а подача шутингов как истории, где в главных ролях люди непростой судьбы и сложной душевной организацией, не прекратится.
А это значит, что всё только начинается. Шутинги — это не стихийное бедствие, не нечто случайное. Это закономерное и естественное продолжение того мира, который мы создаём своими руками. Вот только другого-то у нас нет. И альтернатив ему тоже нет — мир, построенный на свободе информации, всегда будет конкурентнее мира закрытого и цензурированного.
Что же тогда ответить на вопрос «Что делать?»
Первое — понять, что проблема окончатлеьно пришла и к нам. Это уже не что-то из событий на «бездуховном западе», это теперь и наш мир тоже, наша реальность.
Второе — понять, что это явление прямо вытекает из особенностей современного мироустройства. Это не стихийное бедствие, не нечто случайное, а наоборот — закономерное и склонное к повторению.
Третье — осознать, что проблема не имеет простого решения. И одного решения тоже не имеет. Никакие «решительные меры» не помогут, они просто создадут видимость борьбы и временное успокоение.
Усиление мер безопасности? Вряд ли. Будущий стрелок имеет неограниченное время для планирования и рано или поздно придумает как обойти любую систему защиты.
Запустить по СМИ циркуляр «не рассказывать про стрельбу»? Есть соцсети, есть каналы вне нашей юрисдикции, никакой запрет не поможет.
Обязать провести в школах классный час по теме «стрелять в одноклассников нехорошо»? Для отчётности очень полезно, но не думаю, что эффективно.
Обучать учителей и детей определять будущих стрелков? Неизбежно приведёт к «охоте на ведьм» — без реального результата, ведь пока преступление не совершено, то и хватать и карать не за что.
Проводить в школах учения не только про пожары, но и про стрельбу, отрабатывать на уроках ОБЖ способы баррикадирования классов? Это сродни жизни в военное время с формированием соответствующей психологии. При том, что практического толку от таких уроков тоже мало.
В сухом остатке только одно, четвёртое. Жить в новой реальности. Быть внимательнее друг к другу. Знать, что за разговорами о том, как «классно было бы пострелять всех» сегодня может последовать реальный поступок. Объяснять это детям. И разговаривать с ними, в конце концов. И со своими, и с чужими. Не только о том, что нужно нам, но и о том, что важно для них.