На днях умер сосед. Был уже старый, болел, всё предсказуемо. Однако ж смерть его была неправильной.
Он жил со своим взрослым сыном в соседней квартире, поэтому я был в курсе его дел. Время от времени помогал по мелочи. И ещё, когда в больницу увозили, помогал спустить в машину.
Одряхлел он как-то быстро, за пару лет. Вначале был бодрым таким дедом, сам ходил в магазин, потом всё больше сидел у подъезда, потом перестал выходить и из квартиры. И вот в этот момент с ним случился первый приступ, после которого его увезли на скорой в больницу. Откачали. Вернулся. С кровати уже не вставал. Лекарства. Приступы. Скорая три-четыре раза в месяц. И так – четыре месяца подряд. А потом сын звонит в дверь и просит помочь спустить, старику совсем плохо. Когда поглядел – понял, что теперь уже не вернётся. Так и вышло. Через пару дней умер в больнице, не приходя в сознание.
А я загрустил. Есть момент, когда несомненный гуманизм современного общества оборачивается волчьим капканом, и выхода из него нет.
Сыновьи чувства заставят вызвать скорую, когда близкому человеку плохо. Иначе и быть не может. Врач будет применять лечение до самого последнего момента. Он не имеет права поступать иначе. Да и сам больной без раздумий предпочтёт смерти лечение. Но есть рубеж, после которого медицинская помощь сводится лишь к поддержанию жизни – любого качества. Это компромисс между возможностями медицины и естественным правом человека на смерть.
Когда со стариком случился первый приступ, он должен был умереть. И он бы, конечно, без медицинской помощи умер. А сто лет назад и даже пятьдесят умер бы и с ней. Но мы не допустили этого – его сын, его врач, и я, его сосед. Мы исполнили свой долг, каждый по-своему. И общими усилиями дали ему ещё четыре месяца мучительной полурастительной жизни.
Четыре месяца недожизни – закономерный результат битвы человечества за бессмертие.
Эта задача не имеет решения. Каждый из нас сделает то, что должен, снова и снова. Из самых естественных и человечнейших побуждений. Наука откроет новые лекарства, более мощные. И если я доживу до старости, то после первого смертельного приступа я смогу пролежать на своей кровати гораздо дольше, чем мой сосед.