психопродукция из личного хозяйства
Знаете ли вы, что у технических писателей, сочиняющих разную документацию и руководства пользователя, тоже есть муза?
Она похожа на пожилую бухгалтершу, приходит аккурат в начале рабочего дня, садится в уголке, достает вязание, и говорит, глянув поверх очков:
«Что сидим? Мануал сам себя не напишет. Четыре раздела до обеда, как минимум.» И потом молча копошится с пряжей, временами строго поглядывая на своего подопечного.
С музой Коле не повезло. Да, она была прекрасна, тонка и изящна, да, она вдохновляла творить, но метод её был довольно суров:
«В общем, пока повесть не закончишь — не дам. И имей ввиду: не абы как закончить, а на полную катушку, чтобы ни один, сука, критик не подкопался!»
Коля вздыхал, и шёл в свою каморку с колченогим столиком и стареньким ноутбуком, который только и мог, что буквы печатать. А муза довольно смотрела ему вслед и приговаривала: «Давай-давай, ещё полгода воздержания и ты у меня на «Большую Книгу» в номинанты пойдёшь!»
Однажды простой пиарщик Василий Тыква разом решил для своей компании проблему огромной дебиторки.
Идея была такая – сделать всем партнёрам подарок, красиво оформленное видео о долгих годах плодотворного сотрудничества. Записать на красивые внешние диски и отправить красивой посылкой. Партнёры увидят это, рассуждал Василий, душою смягчатся и поторопятся с оплатами. Директор на идею такую похмыкал, но в итоге одобрил. Потому что другого плана не было вообще.
И тогда сел вечерком Василий и написал всем партнёрам письмо. Чтобы уточнить, куда же посылку отправлять. Да только ошибся буквально в одной букве. И партнёрам полетело:
«Здравствуйте!
Готовим для вас жёсткий иск с иллюстрациями по ключевым моментам нашего многолетнего сотрудничества. Уточните, пожалуйста, ваш точный адрес.»
На письмо не ответил никто. Но все покрыли свои долги в течение двух дней.
Позвал Коля Люсю в гости, сказал, что салатик сделает.
Люся пришла, глядит: он что-то там режет, крошит, посыпает чем-то… Потом поставил перед ней большую кастрюлю с нарезкою всякой, майонезом сверху густо полил, и говорит:
«А сейчас магия будет! Сейчас множество продуктов в один превратятся. Но нам не обойтись тут без волшебной палочки!» — и ложкой Люсе салютует.
Потом ложку на кастрюлю нацелил, закричал громким голосом: «Перемешантус тщатильнус!!!» — и кинулся ложкой в кастрюле ворочать.
А Люся только вздохнула тяжело украдкой.
Когда Пётр Ковылюгин только начинал работать баристой, его ставила в тупик просьба «сделать кофе с собой». Но постепенно он нашёл решение и теперь делает таким клиентам напиток с сердечком из своего толчёного ушного волоса.
Хмурый Иванов и восторженный Савельев смотрели на щенка в будке.
Смотри, — сказал Иванов, — сколько грусти в этом взгляде, сколько осознания мировой неустроенности…
А по-моему вовсе наоборот! — горячо возразил Савельев. — Мягкая клетчатая подстилка, чистая конура с крепкой крышею — что может лучше символизировать крепкий быт, простое обывательское счастье? Нет, дружище, не грусть в этом взгляде — лишь мечты о жареных колбасках, которые подадут вечером к ужину!
Иванов пожал плечами, Савельев энергично покивал головой. Нет, не договорились. Истина так и осталась неустановленной.
Однажды Коля почувствовал внезапное желание пойти романтически гулять по ночному городу. Чтобы тихие улицы с благородными старыми домами, огни фонарей, приглушённые густой листвой, луна, проглядывающая сквозь бегущие по небу облака…
Вышел Коля на улицу, постоял пять минут, покурил, да и обратно пошёл. Не сложилось как-то с романтикой. Может, в другой раз.
Люся с детства знала, как выглядит счастье. Морское побережье, стройные пальмы, свежий бриз, развевающий полы лёгкой туники… Именно так, никак иначе. Эта картина, представленная когда-то давно, прочно отпечаталась в памяти, манила, грела и в холодную зиму, и в дождливую и тоже холодную осень. Впрочем, весна и лето у Люси были не лучше: всё больше дожди, ветра да холода. Разве что изредка выпадет погожий денёк, да и то надо держать наготове и зонт, и теплый плащ.
Но всегда в глубине души жила эта мечта — море, солнце, ветер, шевелящий широко раскинувшиеся пальмовые листы… И Люся говорила своей подруге Тане: «Ничего. Ещё чуть-чуть — и я увижу стройные пальмы на морском побережье. Ещё немного.»
День за днём, год за годом, скопила она денег на поездку в жаркую страну. Прямой перелет, там автобусом до центра города — и скорее к набережной, всё время одергивая купленную ради такого случая тунику, непривычную и помявшуюся за время перелета. Почти бегом через две дороги, через парк, где в зелёных кронах что-то кричали зелёные же попугаи, и вот оно, вот оно, прямо тут…
Море пахло тухлой рыбой и гнилыми водорослями. Пальмы, усеявшие берег, напоминали не то пузатые горшки с робко выглядывающей из них чахлой рассадой, не то торчащие из земли гигантские ананасы — толстые бочки коротких стволов с редкой зеленью на макушке. А ветра не было вовсе.
Люся остановилась на краю набережной, вдохнула всей грудью резкий запах несвежего моря, рассмеялась звонким и радостным смехом, достала из сумочки телефон и позвонила Тане.
«Танечка, я приехала! Ты не поверишь: всё в точности так, как я мечтала! Я такая счастливая…»
В Чистый Понедельник греки с утра семьями валили на набережную, запускать воздушных змеев. Упругий ветер с моря подхватывал тонкие клеёнчатые крылья, тянул из рук нитки, и в небе становилось тесно от ромбов, квадратов и октаэдров, разноцветных и разномастных, хвостатых и бесхвостых.
Коля бесцельно бродил по набережной меж людей, заглядываясь то на болтающихся в небе змеев, то на людей вокруг, деловито и весело суетящихся с нитками и плёнками. Вот заросший мужественной щетиной грек, с угадывающимся под курткой атлетическим торсом, безуспешно пытается забросить в воздушный поток большой чёрный ромб с черепом и скрещёнными костями. Его сын терпеливо ждёт рядом, рядом же и жена, тоже ждёт, но змей никак не хочет лететь, вертится и падает на асфальт, снова и снова. А вот чуть дальше мама с дочкой (а где отец? и есть ли он?) – их маленький змеёк уже бодро трепещет в воздухе: совсем невысоко, но им для счастья высоко и не надо. Они смеются – и Коля улыбается, глядя на них.
А вот ещё семья – тут всё без суеты, обстоятельно, монументально. Большой, заросший лохматой шевелюрой отец, хрупкая жена, двое детей. Жена и дети чинно садятся на деревянные подмостки, глава семьи разматывает нитки – и в воздух поднимается не змей – змеище! Большое полотно, длинный членистый хвост – змей ползёт всё выше и выше, поднимаясь над всеми, и над деревьями, и над фонарями, и над чужими змеями – самыми высокими! – и ещё выше. И как бы накрывает весь праздник собой и своим шикарным хвостом.
Коля идёт дальше, немного хмельной от чужого счастья и морского воздуха, глядит, как в парке играют собаки, как моложавый дедушка бегает со змеем в руке по парковой тропинке, и внучка его бегает рядом с ним, а другой дедушка уже не бегает, он пытается вытянуть своего змея из густой кроны дерева, а вот над парком молча и жутковато висит совершенно чёрный змей в форме самолёта, и в голове начинает звучать песня про реющий Чёрный Истребитель, и Коля смотрит на это всё, и чувствует себя одновременно и маленьким мальчиком, верящим, что отец всё же справится, ведь он же самый лучший, надо только ещё подождать, и девочкой, у которой чудо уже случилось, и женой, и матерью, и даже собаками, радостно гоняющими друг за другом и не понимающими, зачем столько людей тут сегодня, и почему они все смотрят вверх, ведь самое-то интересное тут, внизу, но сильнее всего чувствует себя Коля змеем, трепещущем в небе, упруго натянувшим нитку и уже вроде бы готовым оборвать её, но всё никак не решающимся на этот последний рывок. И знающим, что так никогда и не решится.
Костас долго и многословно жаловался на жизнь, на завалы по работе, на деньги, которых вечно не хватает, на жену, которая раньше-то была ого-го, а сейчас совсем за собой не следит, и готовить бросила, и секс её не интересует, а вот его, Костаса, ещё как интересует, но какой тут секс, если пилит всё время, попрекает деньгами, а их откуда взять столько, это ж прорва какая, и так до ночи сидишь на работе, но, по чести сказать, ноги домой и сами не идут, потому что чего там, дома, всех и развлечений, что телевизор, а его и на работе посмотреть можно — и много, много ещё о чем…
Коля слушал его вполуха и думал про себя: «Как вообще тут можно быть несчастным, в этом городе, если здесь апельсины прямо на улицах растут?»
Один smm-щик очень мучился от творческой недостаточности. Вот надо бы как-то искромётно пошутить, постик запилить на сто мильонов просмотров, а не рожается. Уж он чего только не делал — и зарплату побольше требовал, и шышки курил — всё никак.
Решил посоветоваться у знающих. Забрёл на форум, где писатели тусовались, начал им в лички стучать. И узнал, что есть на свете такие Музы, без которых творчество — и не творчество вовсе, а мозготрение сплошное, с дымом и вонью. А с музою зато — совсем наоборот.
Правда, музы народ древний, и они всё больше конечными формами мыслят. Один рассказ, одна повесть, один роман. А как с постами твоими быть, говорят писатели, не знаем. Это нужно целую роту муз. Или даже батальон.
Но не огорчился smm-щик. Парень был он тёртый, в скандалах с клиентами иезуитству всякому научившийся. Приманил он, значит, музу на рафаэлку, и говорит — есть просьбочка, пустячок. Нужно мне, знаешь ли, написать койчё. Мелкое. Такие, знаешь ли, постики, на строчку-две. Вот давай поможешь мне, а я тебе за это ещё рафаэлку принесу. Или даже две.
Муза подумала-подумала, видала она всяких и поэтов, и прозаиков, малыми формами баловавшихся — и правда пустяк. Ну сколько он их насочиняет? Не многотомник же. А рафаэлки вот они. По всему выходит — сделка выгодная. И согласилась.
А smm-щик только руки потирал.
С тех пор запер он музу в подвале, кормит, в основном, картошкой недоваренной, рафаэлку, контрактом оговорённую, только по воскресеньям прикатывает, а на все вопросы «Ну как, много ещё постов-то нужно?» неизменно отвечает: «Нееет, что ты! Уже почти все дописали!»
И хихикает.
На холодном камне у входа сидела молодая нищенка, совершенно истощенная, обернутая куском какой-то тонкой алой тряпки. Лицо её было ужасно — от лба к носу бугрился бесформенный нарост, полностью скрывающий глаза, будто их никогда и не было. Нищенка неподвижно держала ладонь у груди, собрав тонкие пальцы в подобие лодочки, и монотонно повторяла в пустоту: «подайте на лечение, люди добрые, подайте, сколько можете…»
Потрясенный этой картиной Илья замешкался было у дверей, но напирающие сзади люди загомонили, принялись толкать, и, наконец увлекли с собой внутрь, в горячие бархатные объятия торгового центра.
Видала, по телевизору сейчас сказали – космонавты вернулись, президент им звёздочки повесил. Герои России! А что – герои? Что за подвиг такой? Спеленали тебя, в ракету сунули, на орбиту закинули. Ну, поболтался ты там, а куда деваться? Пешком всё равно не уйдёшь. Потом команду из центра дали – вжик вниз! И всё, герой. А вы смотрите, рты разинув. А где тут героизм? Вот слушай, я тебе что расскажу. Про один только свой день рабочий. И больше не будешь слушать эту ерунду про космонавтов, поймёшь сразу, где герои, а где так.
ДальшеТолько представь — набрал ты пару слов в смс-ке, нажал «Отправить». И тотчас где-то там, в цифровом надмирье, все пришло в движение. Побежали по сетям потоки данных, загудели могучие сервера, тяжко заворочались толстые харды. Байты сложились в терабайты, биты — в мегабиты. И пронизала пространство машинная мысль — метнулась в одну сторону, в другую, и из этих цифровых нечеловеческих глубин пришел тебе ответ — как прозрение, как откровение: «На вашем балансе недостаточно средств для отправки…»
Вскакивает с постели среди ночи с криком: «Придумал! Выгулять! Тузика выгулять!». Мечется по квартире, надевая, что попало, бормоча: «Сломать стереотипы… Сферический Тузик… Не идёт — летит! В идеальном газе! Красим в разноцветный горошек, внизу — чирлидерши с оркестром…».
Убегает в ночь, забыв Тузика дома.
Подходит к Тузику и говорит проникновенно: «Тузенбах, дружище! Не соблаговолите ли на променад?».
Потом: «Тузилло, подними рыло!».
Дальше: «Мутузик, тащи свой пузик!».
Следом: «Тузбубен! ВанТуз! Тузла! Тузячело! Тузник совести!».
Никто никуда не идёт, потому что Тузику непонятно, чего от него хотят, а хозяину и так хорошо.